Тимонг Лайтбрингер - Ненависть, Неверие, Надежда [проза]

- Нет. Она только отсрочит болезнь на год-два.

- А потом?

- А потом вам придется найти трость и собаку, если, конечно, вы еще захотите жить.

- Сколько у меня осталось времени?

- Около пяти лет.

* * *

- Скажите, скажите же, мой мальчик, мой Паша жив?!

- Из пятнадцати человек Павел Волков и Александр Громов не вернулись из разведоперации. У нас есть основания считать их мертвыми. Сожалею, мэм.

* * *

- Отец бросил их, когда ему было около двух лет.

- А мать?

- А мать умерла от чахотки еще через три года. Мальчик скончался через неделю после этого.

- Его отец знает об этом?

- Нет, мы не стали ему сообщать, - он эмигрировал в другое государство почти сразу после развода, и мы не стали его искать.

* * *

- Да, они врезались друг в друга прямо на моих глазах ! Легковая машина попала точно под колеса этого грузовика. Я даже почти не успел заметить, как ее завертело - увидел ее вышвырнутую в бок, когда у нее уже снесло крышу. К тому времени, как я понимаю, все пассажиры были уже мертвы. Господи, это было так ужасно !

* * *

- Ну, а другие как? Как устроились, как живут?

- Елена теперь работает бухгалтером в банке. Наташа стала репортером. Женя журналисткой. Про парней ты итак почти все знаешь.

- А Мария как? Смирнова Мария, помнишь? Такая веселая, жизнерадостная которая всегда была?

- Ты не знаешь?

- Что? Что я должен знать?

- Она погибла в ДТП год назад. Я думал ты знаешь.

- Погибла?

- Да…от жизни иногда умирают. Сочувствую. Ты любил ее?

- Любил…

- Да, быть может мне пока не понять этой логики. Да, быть может я глуп и слеп, на какого же черта вы уничтожаете лучших представителей, какого дьявола вы уничтожаете тех, кто помогает вам же?! Почему не оставляете их, почему оставляете паразитов и убийц? Почему они живут, когда те, кто действительно должен был жить, давно гниют в своих могилах?! Что же это за нечеловеческая логика?! - кричал я моему невидимому за этой Стеной собеседнику.

Собеседник печально вздохнул.

- Видимо тебе не понять. Это Эксперимент.

- Что еще за чертов эксперимент?! Куда, кому, для чего? Не нужны нам ваши эксперименты !

- Мы отберем лучших. Нам нужны только они. Это естественный отбор. Вы должны смириться с его формами.

- Мы не смиримся ! Ты слышишь меня, кто бы ты ни был, мы не смиримся ! Не смиримся ! – из последних сил кричал я, стараясь перекричать шум непонятно откуда нахлынувшего ветра.

А потом Стена из черного хрусталя внезапно пошла трещинами и небо озарилось темно-красным огнем, а в глаза мне ударил идущий с неба ярчайший свет, ослепляя и выжигая их. Последнее, что я успел увидеть до того, как этот неистовый свет окончательно лишил меня зрения, был облаченный в какие-то ослепительно-белые одежды высокий человек со светящимися этим же светом глазами, промолвивший мне словами моего недавнего собеседника : “Смертный ! За то, что ты не принял свою судьбу, ты будешь проклят. Отныне ты в течение нескольких тысяч лет будешь вести других людей, помогая им понять красоту нашего Эксперимента, но сам не будешь способен этого сделать. Ты будешь учить и вдохновлять их - и видеть, как мы постепенно отбираем их у тебя. Ты будешь любить их - и наблюдать, как их смерть уносит твою любовь вместе с собой. Ты будешь бессмертным так, как ты этого захотел, - и ты проклянешь это бессмертие. Быть может тогда, спустя эти несколько тысяч лет, ты поймешь свою ошибку, - поймешь, что мы неподвластны вашей логике … и только тогда тебе откроется путь для постижения истины. Теперь иди и живи, бессмертный Ангел-Хранитель ! Твоя новая жизнь только началась..”

А потом тьма нежно приняла меня в свои объятья…

Четверть века за оградой

Он раскрыл глаза. Зрение и слух постепенно возвращались, очень-очень медленно – но возвращались. Уже который день он приходил в себя…

Толчок рукой - резкая боль в перебитом суставе - и он поднялся. Он жив и он выдержит - несмотря ни на что.

Несмотря на муть в глазах и перебитый сустав, резкой болью отдающий при каждом движении руки. Несмотря на крики и жесточайшую ругань вокруг. Несмотря на угрозы со стороны его “соседей”, которые они намеревались привести в действие, если он не поделится своей частью той баланды, что им приносили - приносили, чтобы они не умерли с голоду. Несмотря на методичные и отдающие звоном по железному полу шаги приближающегося надзирателя. Несмотря на солнце, которое он не видел уже так давно… лишь слабый свет которого он иногда замечал по утрам - свет, с трудом проникавший через прочные железные пластины, закрывавшие окна в этом оплоте скорби. В этом оплоте печали… и иногда, лишь иногда, - раскаяния.

“Чумбрик, мать твою ! Мы разделаем тебя на потроха! Ты слышишь, недоносок ?! Ты нам пятки вылизывать будешь, сука !”. Крик донесся откуда-то из дальней камеры и стих.

Здесь не любили сопротивляющихся, здесь не любили гордых. И таких здесь - практически не было. За исключением местных авторитетов - и тех, кто мог собственной кровью доказать, что он - достоин уважения. Потому что здесь уважали только силу.

Целый год понадобился ему, чтобы доказать свою силу. Доказать в боях без правил, боях, на которые тот же надзиратель, что сейчас медленно приближался по коридору, гремя камерными ключами, смотрел сквозь пальцы. Точнее - не смотрел. Неделю назад был последний бой - и его оставили в покое. Он доказал свою силу за этот год не раз - он многое доказал за этот год. И от него наконец отступились - как от непреодолимой и неразрушимой твердыни - отступились.

“Обед !” - громогласный раскат голоса заполнил помещение.

Сейчас им всем будут разносить миски баланды - серо-зеленой жидкости, имеющий отвратительный вкус. К баланде, впрочем, прилагался кусок хлеба, а это было уже много - очень много.

Этого должно хватить приблизительно на пять-шесть часов. А потом им снова принесут что-нибудь подобное - чтобы они не подохли с голоду. И так - день, месяц, год… Девятнадцать лет - девятнадцать долгих лет ему предстоит еще оставаться здесь. Девятнадцать двадцатых его срока.

Вот и смотритель подошел. Сейчас принесут еду - он насытится этим жалким куском хлеба и миской воняющей помоями жидкости и ему станет легче.

Организму потребуется еще много дней, чтобы залечить раны… Девятнадцать лет потребуется ему, чтобы дождаться дня свободы.

Вот и еда. Миску просунули через вырезанную щель внизу камерной двери.

Смотритель почему-то продолжал стоять, хотя ему давно уже пора было идти к новым камерам. Секунда, две, три…пять…

“Заключенный Скалов, к вам пришла ваша жена. Мы проводим вас в помещение для встреч”.

Простые человеческие слова, которые подняли его дух на вершины радости. Это была теперь огромная радость для него - вновь встретить родного человека в этом дому одиночества, среди сотен и сотен людей - одиночества… Камеру медленно открыли – тут же охрана прижала его и стала быстро надевать наручники. Он не сопротивлялся.

“Делайте свое дело, ребята. Это ваша работа. Делайте свое дело”, - мысли промелькнули в его голове, но так и остались невысказанными. Да и к чему ? - с заключенными не разговаривают - им дают команды и ждут их выполнения. Почти как в армии, только хуже - за неповиновение - избитие до полусмерти. Или до смерти – это не важно. В рапорте будет значиться - “покончил жизнь самоубийством” - в камере без единого острого предмета. Покончить с жизнью там можно было разве что разбив голову об стену…

Он шел по длинному коридору, ведомый тюремной охраной, и в душе его была радость. Впервые за много дней - радость. Как давно он уже не знал этого чувства…

- Любовь моя, Людочка ! Славная, как же я истолковался по тебе !

- Паша , родной ! Слава богу, ты жив ! Что с тобой? Опять сражался? Боец, да когда же ты прекратишь эти драки?! Тебя ведь убить за так могут !

- Не могу Люда, не могу. Я не мог отказаться от боя. Ты же знаешь…тогда бы я не жил…

- Паша, родной, умоляю тебя - останься жив. Родной, славный… если тебя убьют Паша, я не смогу этого пережить. Любимый, родной, не покидай меня, останься жив - умоляю тебя ! Умоляю ! Я люблю тебя, Паша ! ”

Она прижалась лицом к пластиковой пуленепробиваемой загородке, что разделяла их, и заплакала. Его родная женщина. Его вторая половинка…

Она плакала и слезы медленно текли по стеклянной стене, оставляя за собой чистый прозрачный след. Он тоже прижался лицом к прозрачной стене и смотрел на нее. Охранник, следивший за встречей, было дернулся вперед - по правилам разговаривающие должны были находиться на расстоянии по меньшей мере двух метров от разделяющей их стены - но потом как-то замер и потихоньку склонил голову вниз.. Некоторые люди и здесь продолжали оставаться людьми.